Все от мала до велика остановились как вкопанные
— Забыли мы одну вещь,— сказал рассудительный.
— А что мы забыли? — спросили остальные.
— Жердь. Надо глубину измерить.
— Верно,— хором ответили селяне,— мы забыли жердь. Надо глубину измерить.
Пэкалэ был у них в руках; как же они могли бросить его, не зная, куда они его бросают?
Вернулись они, значит, в деревню, выбрали из длинных жердей ту, что всех длинней, и только тогда вновь отправились к Дунаю: впереди несли жердь, за жердью Пэкалэ в мешке, за ним жернов, потом шагали деревенские богатеи, а потом уже вся деревня от мала до велика.
— Погодите, братцы! — снова крикнул самый рассудительный.
Опять остановились.
— Надо привязать его к жернову, чтоб не сбежал, пока мы будем жердью измерять глубину!
— Привязать, привязать, чтоб не сбежал! — закричали все. Привязали Пэкалэ к жернову, потом стали всем народом измерять глубину Дуная и искать самое глубокое место, чтобы бросить туда Пэкалэ.
Самый рассудительный взялся за жердь, ударил ею по волнам, опустил ее как можно глубже, а до дна так и не достал...
— В этом месте,— сказал он,— нет у Дуная дна. Надо искать в другом.
— Верно,— крикнули все,— нужно найти такое место, где есть у Дуная дно.
Иначе и быть не могло: порешили ведь, что жернов покатится на самое дно Дуная. Где же ему остановиться, если у Дуная нет дна? Нет, надо было точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором лежал Пэкалэ.
Снова двинулись всем народом искать дно Дуная. Нельзя же было бросить Пэкалэ в неподходящее место, упустить его из рук как раз теперь, когда он и пойман, и связан. Односельчане должны были точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором находился Пэкалэ.
А Пэкалэ, горемыка, лежал в мешке, привязанный к самому большому жернову, который только смогли найти за три дня пути.
— Погодите! — крикнул самый рассудительный. Опять остановились.
В чем теперь загвоздка?
Да в том, что нужно все как следует обсудить и взвесить, прежде чем бросить Пэкалэ в Дунай.
— Куда его бросить? Выше по течению, откуда идет вода, или же куда утекает?
Одни считали, что выше по течению воды больше, потому что она оттуда течет, и если бы не было ее там много, она бы не текла.
Другие держались мнения, что ниже по течению — больше, так как там собирается вода с верховий, и если бросить Пэкалэ выше по течению, то как бы не оказался он на суше,— ведь вода все идет и идет, и опять горе их бедным головушкам.
Столпились они все и стали советоваться — боятся наделать глупостей. Стали думу думать, как жить да быть, и порешили выбрать место ниже по течению, чтоб вся вода собралась Пэкалэ на голову.
И опять начали нащупывать жердью дно Дуная. А тем временем вдоль берега шел скупщик, гнал в город стадо в тысячу быков. Шел он вдоль берега и вдруг — глядь, натыкается на мешок с Пэкалэ. Удивился скупщик, каждый удивился бы, увидев эдакое перед собой.
— Слушай, братец,— спросил он,— как это ты влез в мешок и что тебе там надобно?
— Да я не сам влез,— ответил Пэкалэ,— другие меня сюда упрятали.
— А почему, по какой причине упрятали?
— Решили в Дунай бросить.
— За что бросить?
— Да видишь ли, грехи мои тяжкие,— ответил Пэкалэ,— хотят сделать меня старостой, а я не соглашаюсь.
— Чего же ты не соглашаешься, братец?
— Да так,— сказал Пэкалэ.— В этой деревне невозможно быть старостой.
— Почему ж так?
— Да потому, что женщин здесь много; мужья уезжают на целые недели, вот староста и остается один с бабами.
— А тебе что, не нравится с бабами оставаться?
— Да их много, и все молодые да ловкие, как муравьи, сладу с ними нет.
Скупщик ушам своим не верил, слушая такие слова. Сам он всей душой был бы рад оказаться старостой в такой деревне.
— Ну и дурак же ты, братец,— сказал он.— Умный человек обеими руками схватился бы за эдакую должность.
— Умный-то он, конечно, не дурак, и лучше всякого дурака справится с делом,— ответил Пэкалэ.— Что ж, если считаешь, что справишься, лезь в мешок и, когда увидишь, что хотят тебя бросить в Дунай, кричи, что, мол, согласен быть старостой.
— И они выберут меня старостой?
— Да уж как пить дать, выберут.
Только этого и нужно было храброму скупщику,— он ведь баб той деревни не боялся.
Развязал он мешок, чтобы Пэкалэ мог выйти, а сам туда влез. Вздохнул Пэкалэ, завязал хорошенько мешок — и поминай как звали. Только и остановился, чтобы прихватить с собой стадо, а потом погнал быков на свой широкий двор, — еле уместились.
А скупщик лежал в мешке да посмеивался, думая о том, как обманет дураков деревенских.
Им же, беднягам, и в голову не приходило, что теперь в мешке был человек умный, не то что они дураки.
Еще пуще развеселился скупщик, когда почувствовал, как поднимают его и несут, чтоб бросить в Дунай, в то место, какое им показалось самым глубоким. И только когда стали раскачивать мешок, чтобы подальше его забросить, скупщик крикнул что было мочи:
— Постойте братцы!
Все остановились как вкопанные. Голос-то показался всем чужим.
— Выпускайте меня, я согласен быть у вас старостой,— заорал скупщик.
— Слыханная ли дерзость,— крикнул самый рассудительный из односельчан Пэкалэ, он же деревенский староста.— Теперь он заговорил чужим голосом, чтобы мы его не узнали, да еще желает быть старостой. Пожалуй, скоро скажет, что он не Пэкалэ.
— Так я и в самом деле не Пэкалэ,— отозвался скупщик.
Услыхав такие слова, рассердились люди, ужас как рассердились. Ведь они его своими глазами видели, когда всовывали в мешок, своими руками этот мешок завязывали. Вконец разозлившись, они все набросились на жернов, подняли и — раз-два-три! бултых! — бросили в Дунай, да так, чтобы и правнукам Пэкалэ неповадно было по белу свету шататься.
С каким же они облегчением вздохнули, увидев, как идет Пэкалэ прямо ко дну и больше не всплывает, а вода все течет да течет с верховьев и собирается над ним!
А тем временем Пэкалэ сидел себе на крыльце, глаз не отводил от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий двор, где один к одному стояли красавцы быки.
— Погодите, братцы! — воскликнул самый рассудительный.— Стойте!
— Тпру, остановитесь,— завопили все жители деревни, увидев то, чего и понять не могли.
Все вместе застыли на месте.
— Эй, как это ты здесь очутился? — спросил староста.
— И в самом деле,— сказали все,— как это ты здесь очутился?
— Велика важность,— ответил Пэкалэ.— Так же как и вы: пришел оттуда сюда.
— Так ты же мертвый, братец. Мы же бросили тебя в Дунай!
— Ничуть не мертвый,— ответил Пэкалэ.— Вода в Дунае холодная, от нее становишься ловчей прежнего.
— Вот чудеса! — ахнули все.— Никак с ним не управиться. Бросили его в Дунай, привязанного к жернову, а он возвратился домой быстрее нас.
— Откуда у тебя такое большое и красивое стадо? — снова спросили они Пэкалэ.
— Откуда же ему быть,— отвечает,— если не оттуда, куда вы меня бросили?
— Кто же тебе его дал?
— Кто мне дал? Сам взял — всякий взял бы на моем месте. Прихватил сколько мог, а остальное другим оставил.
Односельчане Пэкалэ только того и ждали. Как стояли они во дворе так гурьбой и отправились обратно к Дунаю. Даже промеж себя не посоветовались, как лягушки, бросились в воду, бултых, бултых! Кто как мог быстрее, чтоб захватить себе побольше быков, а жены остались на берегу, поджидая обратно мужей со стадами.
Был тут, конечно, и поп, и так как попы жаднее других, то прыгнул он дальше всех и очутился в самом глубоком месте, только камилавка виднелась над водой.
Попадья, которая вместе со всеми стояла на берегу, тоже была жадная. Увидела она камилавку и решила, что у попа не хватает смелости нырнуть в воду и, пока он дойдет до дна, другие захватят себе весь скот.
— Глубже, отец,— кричала она,— полезай глубже. Самые рогатые на дне...
Опустился батюшка глубже, да только домой не воротился, не воротились и другие.
Вот и оказался Пэкалэ самым работящим, самым порядочным, самым достойным жителем деревни, потому что только женщины и остались на селе.
Кто сказку дальше знает, тот пусть и продолжает.
