Старик со старухой не спят ночь. Как зоренька занялась, старушка на двор собралась. Поглядела — в сенях стоит сивенький конек, не промолвит стоит. Старуха увидала, скоро в келейку побежала, старика разбудила.
— Ах, старый ты муж, седая твоя борода! Погляди-ка, что у нас на дворе! Сивенький конек. Бери-ка да веди, продай его!
Старичок взял доброго коня и повел на базар.
А этот же плутец, учитель-молодец, он это все знает, что мальчик исправляет. Он его ждал-дожидался и скоро за коня хватался и говорит:
— Куда, дедушка, лошадку ведешь?
— На базар продавать.
— Продай-ка мне.
— Купи, батюшка.
— А сколько возьмешь?
— Сотенку рублей, друг.
Он сотенку вынимал, а тот ему лошадку отдавал.
Вот этот же учитель жеребчика берет и к себе на двор ведет, привязывает ко столбу его ко верейному, ко колечушку серебряному, да и закричал громким голосом:
— А вот, ребята молодцы, подойдите-ка сюды! Ребятушки из училища выходили, подошли к хозяину и говорят:
— Что прикажешь, хозяин, работать?
— А вот стоят вязовые дрова: берите по плахе да идите ко мне сюда. Да ну-ка жеребчика по бокам! До тех пор его бейте, только до смерти не убейте!
Для того его учитель бил, чтобы он молодчиком был. Не жеребчика учитель купил, а своего мастера. Ну, ребятам было его бить жалко: они ничего не знали, жеребцом его считали, не думали, что человек. Они больно его били, и так он кольцами вился, от столба оторвался, ясным соколом взвился. Добрый молодец — ясным соколом, а хозяин за ним — ястребом. Хочет ястреб сокола поймать, а сокол может по-соколиному летать. Середь матушки-Волги оборотился ершом — да в Волгу и погуливает по ней. Учитель — за ним щукой, плавает за ним в погонь, хочет его догнать, хочет поймать. Вот щука ершу и говорит:
— Ерш, ерш, ерш, поцелуй щуку в рыльце! Отвечает ерш щуке:
— Да ты, щука же, востра! Поймай-ка ерша, да с хвоста! Ну, он ее по матушке-Волге поводил да не едчи оголодил. Сколь ни мучилась, ерша не поимала и отправилась чуть жива щука домой и чуть дошла до горенки до новой.
Ерш был прохожая рыба, был он везде: и в городе, и в Казани, да еще был в Кандале на базаре. Его продают в хвале, а едят в честе. Вот этот ерш и уплыл в иные стороны, далече, в незнамое царство, подплывает к царским мостам, и тут же царская дочь ходит по зорям умывается. Подплыл ерш к мосткам, развернул свой гребешок и сам вышел на бережок — лег на мостки, оборотился золотым перстеньком. Приходит царская дочь, да пожалуй что во глухую полуночь, смотрит и глядит: очень в глазах сияет. Это не огонек сияет, а перстенек сверкает. Перстенек девушка брала и домой побрела; и смотрит, куда бы его девать, и думает себе: кабы не потерять! Лучше на пальчик надеть. Ходит день, гуляет и на перстенек частехонько взирает. Он день— на руке перстеньком, а ночь — на постели молодцом. И вот же так через сколько время учитель узнал, что в такой-то земле, в таком-то царстве царская дочь нашла перстень. Приезжает к царю и докладывает (ну, он был славущий еретик, что всего его иностранцы знали, за колдуна почитали). Сказал учитель:
— Ваше царское величество, я до вашей милости. В такое-то время из такого-то бежал я места на пароходе, обронил я у вас на мостках перстень. Перстенек ваша дочка нашла; прошу я вас: отдайте мне его.
Призывает царь свою дочь, спрашивает ее:
— Дочь моя, дочь моя разумна, ты нашла перстенек; хозяин выискался. Отдай его!
Очень было ей отдать жалко. Не перстенек жалко, с молодцом расстаться жалко. Прекраснейшая девица ногами затопала, руками захлопала, да и сказала:
— Этого не было, да и не будет! Не отдам! Учитель сказал:
— Перстень не отдашь — вольный свет потеряешь! Время день продолжали, пришла темная ночь. Вот они лежат — добрый молодец и девица, лежат на постельке да разговаривают:
— Красная девица, тебе перстнем не владать, а ты можешь колдуну отдать. Ну, смотри, помни, не забудь: будешь скидывать его, не давай в руки. Ударь об каменный пол, я рассыплюсь на все мелки части — малейшая крупинка подкатится к твоему стулу — топни ногой и зажми эту крупинку.
Вот поутру рано призвали ее к отцу, стали отнимать у нее перстень. Она в руки им не давала, на пол бросила, на мелкие куски разбила. Учитель же оборотился ястребом, да и ну клевать да клевать, золотого перстня крошечки собирать. Все крупинки собрал и сказал: «А, попался мне!»
И думает, что съел его. А он помудреней его: он под ногой лежит да вон из горенки не бежит. Учитель распростился да ушел. Она ножку подняла и крошечку взяла. Опять стал день — перстеньком, а ночь — добрым молодцом. После того приходит дочь к батюшке царю и говорит:
— Я замуж хочу! Царь и говорит:
— Дочь моя умна, дочь моя разумна, где же ты себе суженого приобрела?
— На мостках нашла.
Протягивает белую руку и показывает судьбу свою:
— А вот этот перстенек, батюшка, день-то я его на руке ношу, а ночь с молодцом на постели лежу.
Вот веселым пирком да и за свадьбу. Запрягли пару лошадей, повезли их к венцу, не сказали отцу. Обвенчали, препоручили доброму молодцу царскую власть. Он стал царем исправлять, по губерниям газеты раздавать. Посылает первую газету, где отец с матерью живет,— старые неимущие старики шли бы к царю: в таком месте новый царь безродных стариков обувает и одевает, поит и кормит. Вот его же отец с матерью эти газеты принимали и для себя их читали. Старик и говорит старухе:
— Пойдем, старуха, туда, покамест в ногах сила есть! Собрались да и пошли. Пришли к новому царю. Приходят во дворец, встают на самый конец. Царю доложили:
— Явились странники.
Они думают: он их не узнает, а он их за отца с матерью почитает. Приказал их позвать и, где сам живет, место дать. Вот старик со старухой ночку ночевали, поутру рано вставали, умылись, богу помолились и новому царю поклонились. Вот мать-то стала новому царю на руки воды поливать, а дедушка с полотенцем стал стоять. Не утерпел новый царь и говорит:
— А вот, батюшка и матушка, правда моя случилось: вот матушка мне стала на руки поливать, а ты стал, батюшка, с полотенцем стоять!
Старик больно обрадовался, на шею ему бросался и сказал:
— Да разве это ты, сынок?
Он улыбнулся и при свидании с отцом с матерью рассмехнулся.
— А ты, батюшка, думал, что я утонул? Я ведь не пропал — на хорошее место напал.
Стали жить да быть: худое-то проживать, а добра-то наживать, я там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало.
