Но всё равно доска такая же равнодушная. Злая, чопорная, как Золушкины сестры, когда сами на бал уезжали, а Золушку дома бросали. Одну. Никогда прежде Зойка не думала, что классной доске, да и вообще всем на неё, Зойку, наплевать. Глеб уже, конечно, самую интересную сказку успел прочесть. А ведь сам во всём виноват. Если б Глеб не показал дяде Юре значок, может, ничего бы и не случилось. Но неужели так уж сразу и кончилась чудесная сила значка? Совсем мало, что ли, её было в талисмане? Конечно, дядя Юра долго его держал в руках... Одному-то родному брату немножко показать — это бы ничего. Противный Глебка! А на стихотворение она и смотреть не станет. Не будет его учить, да и всё! Ира пятёрку за эти стихи получила. Встала и сразу:
В поздний вечер буря
За окном шумела...
Как там дальше? Зойка скосила глаза на раскрытую книгу. А да:
Мать, качая сына,
тихо песню пела.
Нечаянно она прочла следующие строчки:
— Ах, уймись ты, буря!
Не шумите, ели!
Мой малютка дремлет
сладко в колыбели.
Там, значит, буря шумела, и ёлки качались, и снег, наверно, падал густой-прегустой. Темно от него сделалось вокруг. Темнее, чем сейчас за окном. А мать просит бурю, чтобы не будила её маленького сына:
— Ах, уймись ты, буря!
Не шумите, ели!
А то вдруг он проснётся. Ещё испугается спросонок...
Надежда Васильевна кончала проверять тетради. Зоя Платонова смирно сидела на своём месте. В классе было тихо. Приглушённо доносился лёгкий гул голосов: в четвёртых классах ещё шли уроки.
Внезапно Надежда Васильевна сильно вздрогнула: наказанная первоклассница заревела басом:
— У-у-у...
— Что такое? — Надежда Васильевна вскочила и подошла к Зойке. — Что случилось?
— Я-а-а, — плакала Зойка, — нечаянно-о выучила... стихот... тво... рение! А теперь... теперь мне его нарочно не забы-ыть!
Надежда Васильевна рассмеялась.
— Только и всего? Как ты меня напугала! Я думала, что тебя кто-нибудь укусил страшным образом.
— Кто же... мог меня... у-укуси-ить? — прорыдала Зойка.
— Ну, не знаю. Хорёк из живого уголка, может, убежал, в наш класс потихоньку забрался и в тебя вцепился. Подвинься-ка!— Надежда Васильевна села на парту рядом с Зойкой. — Тесновато мне тут... А ну, погляди на меня! — Она приподняла за подбородок Зойкину голову. — Что с тобой, девочка? Я ведь вижу, что ты два дня сама не своя. Всё что-то оглядываешься, думаешь о чём-то... С тобой что-нибудь произошло?
Зойка всхлипнула:
— Всё равно не скажу!
— Упрямство в тебе сидит, ох, как основательно, — промолвила Надежда Васильевна. — Сидит и держит тебя, как рыбку на крючке. Ну что ж, не говори. — Она вздохнула.— Не говори, не говори!
Совсем близко от себя Зойка видела лицо Надежды Васильевны.
Слёзы застилали Зойкины глаза, и лицо немного расплывалось. А всё равно было видно, какое оно доброе, немножко в морщинках. Точно и не учительница примостилась рядом с Зойкой на парте, а баба Люба, например.
И будто с бабой Любой Зойка заговорила сердито и откровенно:
— Не скажу, потому что и так уже сила у талисмана ослабела. А если говорить о нём, и совсем исчезнет. Дотла. Потому что Глеб показал дяде Юре, а нельзя же было! Вот как плохо всё получилось!
— Да, досадно, — задумчиво согласилась Надежда Васильевна. — А хороший вообще талисман? Большой?
— Маленький. Это такой значок. Может быть, чешский. Охотничий, с богиней Дианой и с луком. Сковорода мне его продал за двадцать копеек. Глебка даже без завтрака остался и очень рассердился, что я соврала. А теперь-то ему хорошо, дома сидит, читает себе...