Пока мы шли домой, я все время думал, как объяснить Степке, что он зря сказал про спутник. А Степка уже про это забыл. Он такой: если сам забыл, то думает, что и другие быстро забывают.
***
В воскресенье утром мы со Степкой отправились в школу. Мне хоть не нужно было, но я пошел — все равно дома делать нечего. До нашей школы, если бегом по дороге, всегда пять минут. Но Степка уговорил меня идти лесом к Мраморному озеру, потом повернуть к железной дороге, а потом уже — в школу. Он сказал, что на свежем воздухе у него лучше работает голова и он хочет все повторить вслух.
В лесу было много снега. Мы набрали полные валенки, пока выбрались на тропку.
Конечно, Степка повторять ничего не стал. Он шел впереди и все время старался незаметно тряхнуть ветку, чтобы меня обсыпало снегом. Потом стал петь песню, которую слышал по радио: «Кольцо души-девицы я в море уронил...»
Кроме этой строчки, он ничего не помнил, но ему очень нравились слова «души-девицы». Дойдя до этих слов, он всегда начинал смеяться. Я сказал ему, чтобы он хоть немного повторил. Но когда Степка поет про девицу, с ним разговаривать невозможно. Лишь один раз он остановился, задрал голову и сказал:
— Эх, атмосфера какая синяя!.. Почему, Мишка?
Вышли мы на Мраморное озеро. Там у лунки сидел человек с удочкой. К нам, на Карельский перешеек, каждое воскресенье приезжают из города, но мы никогда не видели, чтобы ловили на Мраморном. Там и летом нет ничего, кроме раков.
— Клюет? — спросил Степка.
Человек этот очень обрадовался, когда Степка его спросил. Наверное, ему надоело сидеть одному.
— Все утро клевало, — сказал он и похлопал по рюкзаку, — килограмма три поймал. Да все мелочь. А сейчас не клюет, как обрезало.
Нам было смешно. Мы-то знали, что в Мраморном нет ни рыбешки. Там вода гнилая. Но Степка тут же сказал, что в озере водятся зеркальные карпы.
— Нет, карпа я ни одного не поймал, — вздохнул человек, — все окуни.
Мы ушли, а он остался ловить зеркальных карпов. Мы ничего ему не сказали. Рыбаки — они все ненормальные, все равно он просидит до самого вечера. По крайней мере, хоть будет думать, что может поймать рыбину, и от этого ему станет веселее сидеть.
Только мы со Степкой вошли в лес, как услышали совсем рядом выстрел. Потом кто-то крикнул:
— Держи, держи! Уйдет!
— Чего они его, руками ловят, что ли? — сказал Степка. Он думал — заяц.
Вдруг справа от нас затрещали кусты и выбежал лось. Увидел нас и — в сторону. Мы сами испугались не меньше его. Глаза у него дикие! Видно, злой был, или это от страху...
И тут наперерез лосю из кустов выскочили двое таких... Ну, вроде дачников — в бурках. И ругаются, как пьяные. Лось прыгнул через куст. Легко, легко прыгнул — чуть ногами шевельнул. Мне даже показалось, что он на землю не опустится, а так и улетит.
Дачники в него сразу из двух ружей — бах-бах!
Лось упал на землю, присел на задние ноги. Потом повалился рогами в снег. А сам еще дышит, и у него под брюхом снег красный.
Дачники закричали:
— Сергей Сергеевич, идите сюда! Готов!
Видим, по кустам еще один ломится. Ветки раздвигает и тоже ругается. Вылез на поляну.
— Где он? А-а, вот он, голубок! Не стреляйте! Я сам добью. Наставил ружье и выстрелил два раза прямо в упор. Лось голову запрокинул, дернулся и затих. Тогда этот, Сергей Сергеевич, скомандовал:
— Встаньте поближе, я вас увековечу.
Дачники подошли к лосю, поставили ему ноги на спину и ружья взяли наперевес, как часовые. А он достал из-за пазухи фотоаппарат и щелкает. Потом сказал:
— Теперь меня давайте.
Я стою, а мне лося жалко, ну прямо как человека. У нас их много развелось — к самым домам подходили. Мы со Степкой для них в магазине соль покупали, они соль любят.
Степка тянет за рукав: «Идем поближе, посмотрим», — я не хочу идти, потому что боюсь на лося смотреть. Но Степка настоял. Мы подошли и говорим: «Здравствуйте!»
— Здравствуйте, если не шутите, — говорит Сергей Сергеевич. — Вам что нужно?
— Мы — посмотреть, — говорит Степка.
— Вы что, одни? Или еще с вами есть кто-нибудь?
— Одни. У вас «зауэр три кольца»?
— Нет, у меня «ижевка», — отвечает Сергей Сергеевич, а сам озирается и ногой притоптывает.
Я взглянул на лося и отвернулся, чтобы мне его еще больше жалко не стало. Глаза у него открытые, а в них все отражается: деревья, облака и даже я — только все очень маленькое.
— Ну и ладненько, — говорит Сергей Сергеевич, — поглядели, а теперь шагайте.
— Почему? — спрашивает Степка. — Вам лесу жалко?
— Тебе еще объяснять! Ну, шагай, не порть атмосферу!
Как он сказал про атмосферу, у Степки даже глаза стали круглые.
— А ваше какое дело!
— Брысь! — говорит Сергей Сергеевич, а сам все озирается. Степка отошел немного и вдруг кричит:
— А разрешение у вас есть, чтобы лося убить?
Тут они все трое затоптались на месте, а один дачник говорит:
— Пойдемте, Сергей Сергеевич, ну его к черту... А Степка орет:
— Покажи разрешение! Покажи, а то отца позову!
Сергей Сергеевич — к нему. Степка отпрыгнул в сторону и опять:
— Нет разрешения? Да? Па-а-па! Иди сюда-а-а!
Они как услышали про папу, — ружья под мышки и заторопились. Мы тогда совсем догадались, что никакого разрешения у них нет. Они просто браконьеры и жулики.
Степка подскочил ко мне и шепчет:
— Мишка, пойдем за ними!
— А что мы сделаем? Нам одним не справиться.
— Куда-нибудь они придут, не будут в лесу ночевать. Позовем людей и задержим. Они ведь жулики!
Дачники вышли на тропу. Идут и на нас оглядываются. Степка шагает сзади метров на пятьдесят и орет во всю глотку:
— «Самовольный отстрел лося карается принудительными работами сроком на один год или штрафом пятьсот рублей!»
У Степки отец — егерь. Дома у них висят плакаты с правилами охоты. Степка их наизусть выучил. Кончилось про охоту, он заорал про рыболовство:
— «Воспрещается ставить переметы более чем на пятьдесят крючков, а также...»
Я смотрю, дачники чуть не бегом побежали. Меня смех разбирает: такие здоровые, а от нас удирают. Но когда Степка стал орать про переметы, Сергей Сергеевич не выдержал. Повернул обратно и — за Степкой. Степка — назад, а я растерялся и стою. Он несется прямо на меня; лицо у него красное, и топает, как бык. Но, видно, ему очень захотелось самого Степку измолотить. Он мимо меня пробежал, будто и не заметил. Мне даже обидно стало. Я ему от обиды шепчу вслед: «Браконьер!» — но голос у меня тихий.
А Степка пробежал немного по тропе и свернул в лес, прямо по снегу. Сергей Сергеевич — за ним, завяз по самый свой меховой полушубок. Стоят они друг против друга метрах в двадцати. Сергей Сергеевич ругается, а Степка орет:
— Па-а-па! Иди-и сюда-а-а!
Сергей Сергеевич шагнет вперед, Степка шагнет назад. Сергей Сергеевич — назад, Степка — вперед. Сергей Сергеевич плюнул и побежал обратно. А Степка — ему вслед, на весь лес:
— Браконьер чесоточный! Все равно не отстану! — и снова: — «Лица, виновные в нарушении вышеуказанных правил, привлекаются к уголовной ответственности...»
Степка совсем осмелел, прямо на пятки им наступает. А они табуном несутся, и от них — пар.
Скоро мы выбежали на какую-то совсем незнакомую дорогу.
— Сейчас мы их сцапаем, — говорит Степка. — Машина пойдет или еще кто...
Вдруг дачники свернули с дороги. Смотрим, на обочине стоит машина, синяя «победа». Они в эту машину — плюх! Машина — фырк! — и уехала. Мы даже номера не разглядели. Стоим посреди дороги.
— Зря ты их напугал, — говорю я Степке. — Не нужно было про уголовную ответственность... Нужно было сделать вид, будто мы отстали, а потом следить. Хоть бы номер записали!
