День томительно тянется: коней сторожить, не вырвались бы из оврага, не разбежались бы. А издали доносится гул битвы, глухо отражается от высоких стен. Отдельных звуков не разобрать, все вместе слилось, накатывает шум грозными волнами, и оттого нестерпимо на месте сидеть.
Храброе сердце в груди у Вахрушки взыграло, дыхание прерывается, руки в кулаки сжались, ногти в ладонь впиваются. Молит Вахрушка:
— Отпусти меня, Ядрейка, с погаными подраться!
Ядрейка сам бледный, сердитый сидит — видно, и ему не терпится. Однако же говорит:
— Наше дело коней сторожить. Сиди, Вахрушка, не петушись зря.
А уж дело к полудню. Небесная тесьма над головой побелела от зноя. Пить хочется, а воды нет — разве травку пожевать, слюнку сглотнуть. И кони тревожатся — глаза кровью налиты, желтые зубы оскалены, по морде на грудь пена капает. Конюхи их успокаивают, а у самих от жары, от шума голова кружится.
От жары, от конского ржания, от грохота невидимой битвы Вахрушка совсем обезумел. С кулаками лезет на Ядрейку.
— Да что ты меня ни на шаг от себя отпустить не хочешь? Не младенец я годовалый. Кипит мое сердце поганых половцев побить. Хочу добыть себе чести!
Вот и вечер настал, люди и кони притомились, дремлют. A Baxрушка змейкой бесшумно от Ядрейки откатился, отполз подальше. Тихонько на ноги поднялся, среди других коней отыскал своего коня, Сивку-Бурку, ласково ему на ухо зашептал и повел его к выходу из оврага. А как ступили они наверху на землю, вскочил ему на спину, по шее похлопал и погнал обратно к Кайле, откуда шум битвы все громче доносится.
Полный месяц в небо выкатился, степь серебром залил, светло как днем.
Нет терпения шагом тащиться. Вопль и клич, стук оружия все громче зовут Вахрушку на бой. Ударил он Сивку-Бурку пятками в бока, в ухо ему кричит:
— Скорей! Скорей!
Летит Сивка-Бурка, крылатый конь, быстрыми ногами степь пожирает. Уже недалеко, уже совсем близко.
Вдруг споткнулся Сивка-Бурка, на колени пал, на бок свалился, длинную шею, тощие ноги вытянул, лежит неподвижно. Baxрyшкa успел соскочить, нагнулся к коню, ласковые слова говорит:
— Вставай, Сивушка, поганых бить надо, а тылежишь. Вставай, миленький.
А Сивка-Бурка лежит, будто деревянный, неживой.
Убедился тут Вахрушка, что и впрямь неживой он и уже не скакать ему по полю, не топтать врагов, не заржать, не вздохнуть.
Горько Вахрушке мертвого коня не зарыв покинуть, а время не терпит. Бежит он к Каяле, пеший спешит на бой, сам думает: «Нет у меня оружия, с земли подберу».
Видит, лежит убитый воин, из его рук меч выпал. Поднял Вахрушка меч, а булатный меч ему тяжел, замахнуться не под силу. Плюнул Вахрушка в ладони, ухватил меч двумя руками, поднял, выпрямился. А над ним верхом на коне половец. Схватил половец Вахрушку, бросил поперек седла.
— Ядрейка! — кричит Вахрушка, а ответа ему нет. Половец его легонько по голове стукнул, чтобы Вахрушка не вертелся, не мешал ему. Вахрушка и затих, повис, будто мешок, не движется.
Глава девятая
ПЛАЧ
Ехали купцы из Персии да в Польшу, по дороге наехали на половецкий стан. Обменяли индийскую кисею, персидскую бирюзу на быстрых половецких коней.
На прощание половцы им говорят:
— Поедете отсюда через Русскую землю, скажите там, что мы Игоревы полки вконец истребили. Теперь нам дорога на Русь открыта. То они на нас ходили, теперь мы на них пойдем.
Переправились купцы через реку Тор, мимо быстрой Каялы их путь проходил.
Тут увидели они великое множество человечьих костей и изломанного оружия. Это место они далеко кругом обошли.
Вступили они в Переяславльскую землю, дальше двинулись Северской землей. И повсюду, где проходили, разносили они весть о кровавом бедствии.
Принесли они весть в Новгород-Северский, на княжий двор пришли, княгине Евфросинии доложили.
Побелела, похолодела Евфросиния Ярославна, как свежий снег, лицо рукавом закрыла, поблагодарила купцов, велела их накормить, а сама в свой терем удалилась.
Простучали ее каблучки по крутой лесенке.
