— Да их у меня и так хоть пруд пруди. Не знаю, куда девать; беда мне с этим богатством.
— Ну, тогда проси здоровья.
— Да разве не видишь, каков я? — отвечает Петря.— Как можно просить то, чего имеешь сполна!
— Так проси долгой жизни,— настаивает святой.
— Вот еще,— возмутился Петря.— Кто же кота в мешке покупает? Выпросишь, а потом пожалеешь.
— Тогда проси счастья! — воскликнул святой Петр, теряя терпение.
— А кто счастливее меня? — опять отвечает Петря.— Оставь меня, каков я есть. Лучше все равно быть не может.
Святой Петр не хуже всякого другого знал, что такое приказ начальства. Подошел он к Петре и шепнул ему ласково на ухо:
— Да проси же себе, дурень, жены и детей, да чтоб дом был, как у порядочных людей.
— Ой! — воскликнул Петря и отступил на три шага,— Не стыдно тебе, старому человеку, соблазнять меня? Такое не просят, оно само приходит в свое время. Женитьба не гоньба — поспеешь.
Видит святой Петр, что с ним не сладить. Нахмурился и заговорил по-другому:
— Ты что, человече, не понимаешь, что это — приказ? Божьему повелению надо подчиняться,— добавил он строго.
— Ну, раз приказ,— отвечает Петря,— делать нечего. Пусть это будет на твоей совести. Попрошу я... Чего же мне попросить? Дай-ка я попрошу комариную волынку,— сказал он, чтобы запросить, чего и достать нельзя.
Да только не знал он, бедняга, что Бога обвести вокруг пальца невозможно. Что ни проси у Бога — он даст тебе то, что ему заблагорассудится.
Отошел святой Петр в сторону и тут же вернулся с комариной волынкой. И до того она была тонкой, что глазами не разглядишь, до того легкой, что в руках не чувствуешь.
— Вот тебе, парень, волынка, какую ты просил. И знай, что тот, кто играет на ней, и тот, кто слушает, забывают и голод, и жажду, и заботы, и усталость, и страдания. Кто услышит, тому жизнь раем покажется, и будет он плясать до упаду. Вот оно как...
Сказал это святой Петр, да и был таков.
Петря смотрел, разинув рот, то на место, где только что стоял святой, то на волынку, которую почти не видел и в руке не чувствовал, и никак не решался поднести ее к губам.
— Вот у меня и волынка,— сказал Петря.— Только не знаю, что мне с ней делать.
А тем временем волки учуяли запах зажаренного барана и стали собираться под деревом. Долго ли, коротко ли, видит Петря — окружили его волки со всех сторон и глазами сверкают. А волки были большие и щелкали зубами — вот-вот разорвут и съедят молодца.
«Погодите же,— думает Петря,— вы у меня выпляшетесь. Проголодались? Сейчас накормлю».
Надул он волынку и стал играть, как умел.
Посмотрели бы вы, какие тут начались чудеса. У Петри страх как рукой сняло, а волки сразу подобрели, замахали, как щенята, хвостами, потом принялись плясать, прыгать, кувыркаться и всякие выкрутасы выделывать, как в сказке... Любо-дорого глядеть!
Отправился Петря в путь и все продолжает играть на волынке. Захотелось ему из лесу выбраться в поле, к людям. Одному ведь и в раю жить скучно... Один и дома горюет, двое и в поле воюют.
А волки идут за ним, подпрыгивают, кувыркаются и выделывают разные штуки.
На заре вышел Петря из леса и увидел впереди поля, сады, луга — словом, и деревня недалеко.
«Так,— подумал он,— было хорошо, теперь еще лучше будет».
Перестал он играть, а волки испугались света и побежали обратно в темную лесную чащу. Что же Петре делать? Куда податься?
Пошел он полем между селами и лугами, а где и прямиком. Долго ли, коротко ли, приходит Петря в деревню и останавливается у попа. Знает крестьянин, что поп на селе боярин.
— Здорово живешь, батюшка.
— Здравствуй, сын мой. Откуда и куда?
— Из дома я, батюшка, да вот не знаю, откуда и куда отправился, где был, куда прибыл и куда дальше идти...
Поп, человек себе на уме, сразу смекнул, что имеет дело с дурачком-простачком, который сам не знает, чего хочет, и не ведает, где голову приклонить.
«Такой-то мне и нужен,— думает про себя поп.— И не отсюда он и не оттуда, а будет сидеть, куда посадят».
— Иди ко мне служить, сын мой,— говорит.— Работы немного, плата хорошая. Утром встанешь, конюшни почистишь, а потом сиди сложа руки. Поведешь скотину на водопой, дашь ей корму, и опять делать нечего. Наколешь дров, разведешь огонь на кухне, и опять сиди себе. Потом коз на пастбище выгонишь и целый день заботы не ведаешь. И за все это я дам тебе в год семь коз с козлятами и козла рогатого, чтоб ты из дома моего ушел богаче, чем пришел.
— Что ж, послужу тебе, батюшка,— отвечает Петря. Стал он у попа служить, чтоб хоть как-нибудь пристроиться.
Утром сделал Петря все, что полагалось, и хотел было отдохнуть, да некогда. Потом вывел он поповских коз на выгон, и тут началось...
Только привел их на выгон, козы разбежались, будто черти за ними гнались. Одна лезет на скалы, другая прыгает в яму, третья через плетень в зеленую капусту соседа. Не зря сам черт козу у ворот рая стережет. Бегает бедный Петря, высунув язык, за козами то вверх, то вниз, то в ту сторону, то в другую, не может собрать их в одно место.
— Ладно,— говорит он, измаявшись.— Не умней же вы волков. Сейчас вы у меня напляшетесь.
Вынул Петря волынку и заиграл. Как будто кто-то за веревочку потянул коз с козлятами да козлами рогатыми к Петре. Собрались они вокруг и давай плясать, как только козы умеют. Где уж тут думать про голод и жажду!
От прыткой козы ни забора, ни запора. А тут успокоились они, пляшут, только бороды козлиные да уши трясутся. Сидит Петря весь день до вечера под широколистой липой, играет козлам, а они ласково поглядывают на него и прыгают.
Только вечером, когда Петря перестал играть и вернулся со стадом домой, козы были до того голодны, что набросились, как саранча, на попову изгородь и всю обглодали.
На второй день и третий день опять то же.
— Слушай, батюшка,— говорит попадья, добрая жена, из тех, что мужа сводят с ума,— нечистое дело с этим слугой. Не возьму в толк, что творится с нашими козами. Приходят они с поля голодные, все меньше дают молока и обглодали весь наш плетень.
— Кажется мне, неладно что-то,— отвечает ей муж. Был он поп, жил в Божьем страхе, вот и соглашался во всем с женой, лишь бы мир в доме царил.
— Последи-ка за ним и узнай, что к чему,— требует попадья.
Он говорит — нет, она говорит —да. Спорили они, спорили — только все равно вышло так, как хотелось жене. Да иначе и быть не могло. Рано утром встал поп и пошел на выгон. Спрятался в кустах, чтобы выследить Петрю и поймать его с поличным.
Разнесчастная его головушка! Заиграл Петря на волынке, а козы с козлятами да с козлами рогатыми принялись плясать. Но пуще всех плясал поп, ведь душа-то у него человеческая. Трясутся козлиные бороды, но еще сильнее трясется попова борода. Жалко глядеть на бедного попа. Только не чувствовал он шипов, не сердился на Петрю, потому что чудесная волынка радовала и успокаивала его душу. Глядит поп на Петрю, прыгает все да приговаривает:
— Отдам за него, ей-Богу, отдам!
Была у попа одна-единственная дочка, девушка красоты неописуемой, и решил он отдать ее за Петрю. Где же найти ему другого такого зятя!
Плясал поп целый день и не жаловался, хоть бы трое суток этот день тянулся.
А вот как вернулся домой в разорванной рясе, со спутанной бородой и весь исцарапанный... начался тут другой разговор. Лучше бы и не вспоминать о нем.
— Взгляни на себя, какой же ты мужчина, какой ты поп! — ругает его попадья.— Выставил тебя дурачок на посмешище перед всей деревней, дети и те над тобой потешаются!
— Да уймись ты, женщина, попридержи язык,— отвечает поп.— Ничего-то ты не понимаешь. Посмотрю я, каково тебе будет, как заиграет он на своей волынке. В церкви — и то пустишься в пляс.
— Кто, я? — кричит попадья.— Как бы не так! Плясать, когда не хочется!.. Посмотрела бы я... Лопну, а не сдамся и в пляс не пущусь. Не такая я тряпка, как ты.
— Ладно,— говорит поп.— Посмотрим, какая в тебе сила. Вот вернется, попрошу его поиграть. Тогда и увидим, будешь ли ты так ерепениться.
Не смогла попадья отказаться. Решили они тут же попросить Петрю поиграть, как придет с козами домой. Хоть и была попадья уверена, что плясать не будет, да только чем ближе становилось к вечеру, тем больше кручинилась.
«А что,— думает, — если у этого дурачка какая-то чертовщина? Не хотелось бы срамиться».
Стала она подумывать, где бы спрятаться, а тут и стадо, слышно, идет. Куда же ей деваться? В бочку какую-нибудь залезть? Уж очень неудобно в бочке сидеть.
Поднялась она скорей на чердак, открыла сундук, где хранила пряжу, прыгнула в него и опустила крышку. Лежит не дышит.
Да только и здесь настигла бедную женщину волынка. Как заиграл Петря на волынке, давай тут попадья ворочаться. Ворочалась она в сундуке что есть мочи, да так, что сундук запрыгал: трах-трах, бах-бах. Допрыгал сундук до чердачной лестницы и — бах! — свалился прямо в сени.
— Отдам за него, ей-Богу, отдам,— кричит попадья, готовая отдать дочку за Петрю.
И устроили они знаменитую свадьбу, как полагается в поповском доме. Так стал Петря хозяином, со своим домом и двором; появились у него и дети.
А когда случалась в семье какая беда или что не так выходило, брал Петря волынку, принимался играть, и все опять налаживалось.
Тут и сказке конец. Кто ее дальше знает, тот пусть и продолжает.
