А поп дергается, как полоумный, и чем больше дергается, тем глубже на кол садится. Прибежал Петря, а поп уже при последнем издыхании. Только и успел Петря слова поповы услышать:
— Спаси мою грешную душу, сынок, никогда больше не буду в чужие дела лезть.
И вправду не пришлось ему больше лезть: тут же помер. Прибежал Петря к братьям и кричит:
— Беда! Поп помер на колу, а люди скажут, что это мы его погубили!
Средний испугался до смерти, схватил мешок с деньгами — да и собрался дать тягу.
— Стойте, братцы! — кричит старшой, который был посмышленей.— Ополоумели вы, что ли? Обсудим-ка лучше все толком, а то поспешишь — людей насмешишь.
Сначала снимем попа и притащим сюда; потом вобьем в дверь крюк и повесим его. Люди и подумают, что поп пришел воровать, испугался, что поймают, да и повесился на двери.
— Верно,— ответил средний и успокоился.— Притащим попа, вобьем крюк и повесим его.
Так они и сделали и тут же пустились наутек. Старший схватил мешок с деньгами, средний — другой, а Петря — мешок с Мелким просом; не умирать же с голоду в дороге.
— Притяни дверь за собой, дурень! — на бегу крикнул Петре старшой.
«Притянуть дверь за собой? Как же ее притянуть?» — думает тот в недоумении. Бросил он мешок, снял дверь с петель, взгромоздил ее вместе с попом себе на спину да и отправился вслед за братьями. А те неслись сломя голову, будто от пожара спасались.
Бежали они, бежали, пока не достигли густого леса. Тут их и застигла ночь.
— Тьфу ты, наказанье Господне! — крикнул старшой, увидев Петрю с дверью да с попом на спине.
Лес — такой темный и густой, что даже жутко становится. И будто уж слышится щелканье волчьих клыков, медвежий рык и вой других голодных зверей. Того и гляди, накинутся и растерзают братьев в клочья. Мертвого попа только тут не хватало... Кто знает, что еще может выкинуть мертвый поп!
Петря и так с ног валился.
— Что же тут такого,— отвечает брату,— брошу я его — вот тебе и вся недолга.
— Боже упаси! — кричит средний.— Оставим его здесь, а ну как он отвяжется и припустится за нами?
— Верно,— говорит старшой.— Ночью мертвецам вольная воля. Держи его при себе и не давай ему спуску.
Идут они дальше: старшой впереди, второй — за ним, а третий — сзади. Трудно и боязно им идти по темному лесу. Шагают, а куда — сами не знают. Устали, ноги еле волочат.
Что тут поделаешь? Отдохнуть бы — да боятся и того, и сего, и всего. Мало ли что может случиться ночью в темном лесу!
Только умные люди нигде не пропадут. Нашли они большое ветвистое дерево, полезли на него и устроились на ветвях отдохнуть. Кто знает, может, и поспать удастся?
— Гляди в оба,— говорит Петре старшой.— И не смей спать. Стой на страже и, как кто появится, сразу нам говори. Да за попом следи, чтоб пакость какую не натворил. Придет наш черед — мы станем на страже, а ты поспишь.
Поставил тут Петря дверь на ветки и прислонил ее к дереву, пощупал, хорошо ли вбит крюк, держится ли веревка на поповой шее.
— Не ваша это забота,— отвечает он братьям.— Обо мне пусть у вас голова не болит. Спите спокойно, как дома на печи. А я глядеть буду.
Насторожился Петря, что твоя кошка, стоит, по сторонам поглядывает, вперед-назад, влево-вправо, застыл, едва дышит. Вдруг слышит, будто невдалеке шелестит. Видит — появляются какие-то тени. Одна, другая, третья, двенадцать и еще одна — всех тринадцать.
А это были разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать. И несли они драгоценности, шелка, бархат да иные драгоценные вещи, награбленные Бог весть где. Остановились они под ветвистым деревом отдохнуть и попировать. От страха у братьев стало сердечко с кулачишко.
— Конец нам,— шепчет старшой.— Схватят нас и отберут мешки с золотыми.
— А то еще и придушат,— добавляет средний.
— Или на ветке повесят,— шепчет Петря.
Конечно, приятного мало сидеть на дереве, если под ним отдыхают разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать.
А разбойники стали собирать хворост да сушь для костра. По лесу шныряют, ветки собирают; набралась гора для разбойничьего костра. Долго ли, коротко ли, зажгли они костер.
— Ой,— шепчет Петря,— задушат нас дымом, спалят огнем.
— Молчи, осел! — ругает его старшой.— Еще выдашь нас.
— Накличешь на нас беду,— добавляет средний. Прошло немного времени.
— Братцы,— говорит Петря,— дым в горло попал, першит очень.
— Молчи! — сердито шепчет старшой.
— Братцы,— пристает Петря,— меня икота одолевает.
Хоть среднему и жаль кулака, все же дал дураку тумака.
А разбойники тем временем зарезали барана и стали жарить на вертеле, даже шкуры не содрали. Повалил густой дым от паленой шерсти.
— Задыхаюсь, братцы,— шепчет Петря.
Стукнул его старшой, стукнул и средний, а сами уж тоже задыхаются.
Разбойники ограбили церковь и вместе с драгоценностями утащили и мешок ладана. Церковь грабить грешно, некоторые из разбойников и раскаялись. Чем бы усмирить Божий гнев? Богу, известное дело, нравится запах ладана. Вот они и взяли по горстке ладана да и бросили в огонь. Какое поднялось благоухание! Весь лес запах ладаном.
— Братцы, сейчас чихну. Не могу больше, ей-Богу, чихну! — шепчет Петря.
Не успели братья отвесить ему положенных тумаков — Петря как чихнет! Лес задрожал. Задрожала и дверь с попом; выпал из замочной скважины ключ и скатился прямо на разбойников.
Екнуло сердце у старшого и среднего. А разбойники вскочили на ноги, и все двенадцать, с главарем — тринадцать, задрали головы вверх и стали разглядывать дерево, откуда послышался чох и упал ключ.
Ну, теперь держись!
Глядели разбойники вверх, глядели, пока затылки не заболели, ничего не увидели: внизу-то от костра светло, а на дереве дым да темень — хоть глаз выколи.
— Ну и дураки же вы, как погляжу,— говорит один из разбойников. Был он поумней и Бога боялся.— Это запах ладана поднялся к небесам, святой Петр чихнул от радости и бросил нам ключ от райских врат. Пусть, мол, каждый входит в рай, когда вздумает.
— А может, он, собачье сердце, захотел стукнуть нас ключом по голове? — шепнул другой, потрусливей.
И то может быть,— сказал третий.
— Возможно,— согласились и остальные. Забеспокоились тут грешники.
— Братцы,— говорит опять Петря.— Дверь с попом падает, сил нет ее больше держать.
Только он это сказал, дверь с попом выскользнула из рук — бух! — прямо на несчастных грешников.
— Пропали наши головушки! — завопили те.— Вот сам святой Петр с вратами рая в придачу.
Охватил разбойников ужас. Разбежались они в разные стороны и оставили под деревом зажаренного барана, драгоценности, шелка, бархат и прочие дорогие вещи, да и мешок с ладаном,— одним словом, все, что награбили, Бог весть где и когда.
— Ха-ха-ха! — смеется Петря.— Ну и торопились же они. Смеются и братья, старшой да средний. Понравилось им, видишь ли, как бегут разбойники; у кого коленки задраны до носа, у кого пятки у самого затылка.
Видят братья — нет разбойников. Слезли они с дерева и давай подбирать узлы. Только где уж там делить по-братски. Нагрузились старшой и средний драгоценностями, шелками, бархатом и прочими дорогими вещами, сколько мог каждый унести. А Петря? У него платье хоть и новое, да нрав старый. Вытащил он из-за пазухи нож, отрезал себе кусок жареной баранины и принялся ее уписывать так, что за ушами трещало. Уж очень он проголодался. Ест и ни о чем не думает, ничего не слышит и не видит.
Наелся Петря, осмотрелся — глядь, а он один!
Побоялись братья, что разбойники, не приведи Господь, опомнятся и вернутся обратно,— вот и убежали прочь.
Остался Петря один, один с попом.
— Бедный поп,— молвил он.— Что там ни говори, а после смерти сделал ты христианское дело. Не брошу я тебя, как язычник, на съедение воронам, орлам да лесным зверям.
Петря был добрым христианином. Стал он копать ножом яму — схоронить попа.
«Бедный ты, бедный,— думает Петря,— умер ты без свечки, никто не оплакивал тебя, не спел тебе отходной.
Покурю я, по крайней мере, над тобой ладаном, и душа твоя вместе с дымом перейдет на тот свет».
Взял он мешок с ладаном и высыпал его на горящие угли, оставшиеся от разбойничьего костра.
Тут уж дым в самом деле поднялся до самого рая, где сидел святой Петр. И знал святой, что жег ладан человек с чистым сердцем.
Не долго думал он, взял да спустился с неба и предстал перед Петрей. А тот сидит себе на пне и любуется, как дым от ладана вверх поднимается.
— Здравствуй, сынок,— говорит святой Петр приветливо, по-стариковски.— Каково поживаешь?
— Да так,— отвечает Петря, не сводя с него глаз,— сижу на этом пне. Наелся досыта, братьев ветер да грехи тяжкие унесли, попа я схоронил. Делать мне больше нечего, вот и сижу.
— Правильно поступаешь, сынок,— говорит святой Петр.— Человек мается-мается, ему и отдых полагается. А Господу Богу понравились твои дела, и послал он меня похвалить тебя от его имени.
— Покорно благодарю,— отвечает Петря и привстает со своего пня.
— А еще приказал мне Господь,— продолжал святой Петр,— сказать тебе, чтобы ты попросил у него чего-нибудь. Хочет он исполнить любое твое желание.
— Да я ничего не прошу, нет у меня никаких желаний,— отвечает Петря, не задумываясь.
— Нельзя так, тезка,— стоит на своем святой.— Против Бога идти никто не может. Раз он говорит: проси — нужно просить, говорит: бери — нужно брать.
— Ну, если это дело подневольное, так чего же ты у меня спрашиваешь? — отвечает Петря.
— Не грубиянь, братец,— говорит райский ключник с укором,— проси, каких хочешь богатств — все у тебя будет.