— Красивый бык,— говорит другой прохожий.— Продаешь? На ярмарку ведешь? Много ли просишь?

— Девятьсот девяносто девять лей, девяносто девять денежек и девять монет,— отвечает Петря.

Знай, мол, наших, мы тоже торговаться умеем. Посмотрел на него путник искоса, да и пошел своей дорогой.

Долго ли, коротко ли — прошел третий путник, потом четвертый, потом еще и еще. Много их повстречал Петря. Все хвалят быка, цену спрашивают, а Петря, как человек бывалый, все сбавляет да сбавляет цену, пока и сбавлять нечего стало.

Закручинился Петря.

«Горе мне с этим быком,— думает.— Все спрашивают, да ни один не торгуется. Что за бык такой, что никто его купить не хочет? Хоть даром отдавай быка, лишь бы от него отделаться!»

Нашелся наконец и настоящий покупатель. Стал он вертеться около быка, обошел его со всех сторон, осмотрел ему грудь и говорит:

— Красивая грудь! Взглянул на загривок:

— Загривок редкой красоты.

Потом полюбовался головой и рогами и говорит:

— Вот это я понимаю — голова, вот это — рога! Сколько же тебе дать за него?

— Одну лею, одну денежку и монету,— отвечает Петря.— Больше скостить не из чего.

— Скажи толком,— отвечает тот,— брось шутки шутить. Слишком уж хорош твой бык, чтобы продать его за гроши. Или ты меня принимаешь Бог весть за кого?

«Так вот оно что,— обрадовался Петря.— Вот почему никто не покупает быка: слишком он красив. Все боятся, как бы не нажить себе дома таких же неприятностей, как у меня».

— Придешь после,— говорит он покупателю,— договоримся.

Пошел человек своей дорогой. А Петря тут же ухитрился — рог быку обломал. Теперь поди скажи, что бык красив собой.

— Хорош бык,— говорит один прохожий.— Только жалко, одного рога нет.

И опять изловчился Петря, налег и быку второй рог сломал. Пусть не бросается в глаза людям.

Ведет он дальше безрогого быка. Сам шагает гордо, задрав нос, вот, мол, какое дело сделал!

А путники теперь идут своей дорогой, не спрашивают больше, продает ли он быка и за какую цену. «Не по вкусу им уши быка,— думает Петря,— их за версту видно».

Подумал да и обрезал быку правое ухо, потом левое, а затем и хвост, чтобы у быка ничего не висело.

Жалко было смотреть на бедного быка, так он его искалечил. А Петря все выше задирает нос, шагая за скотиной.

Теперь никто не скажет, что бык красив, не будет из-за него ссоры да драки. Все так, только никто уже не спрашивал Петрю, сколько он за быка просит.

А проселок, как всякая дальняя дорога, шел то полями, то садами, то лугами, а то по рощам и лесам. Долго ли, коротко ли — приходят они в дремучий лес. Остановился тут бык под старым суковатым деревом, опустился на землю — и ни с места!

— И на том спасибо,— говорит Петря.— Устал я, да и спешить некуда. Всегда оно так, когда в город отправляешься: идешь, пока не остановишься, потом опять идешь и опять отдыхаешь. Времени много, когда у человека нет другого дела.

А время клонится к вечеру. Поднялся тут такой ветер, что весь лес зашумел.

Сидит Петря под старым, суковатым и, должно быть, дуплистым деревом, а оно скрипит да поскрипывает. Скрипит — и кажется, словно в дупле кто-то мошной с деньгами позвякивает. Прислушался Петря. До того ему хотелось от быка отделаться, что он готов был его продать хоть первому попавшемуся дереву.

«Диво какое,— подумал Петря.— А вдруг это дерево заколдованное? Вдруг не скрипит, а по-человечьему говорит».

— Эй, дерево, может, купишь у меня быка, раз он тут остановился!— прокричал дурак.

— Скрип, скрип,— отвечает дерево и качается под ветром, а из дупла опять слышится, будто кто-то мошной с деньгами трясет.

— Как, как ты сказало? — переспрашивает Петря.— В среду? Купишь быка, а деньги отдашь в среду?

— Скрип, скрип,— снова отвечает дерево.

— Ладно, в среду так в среду,— соглашается Петря.— Бывает, отдают же люди товар в долг. Невелика беда, подожду до среды. Слово мое закон: за быка причитается одна лея, одна денежка и одна монета.

В среду приду должок получить.

— Скрип, скрип, скрип,— отвечает в третий раз дерево.

Теперь Петря мог спокойно воротиться домой. Так он и сделал. Идет не спеша, как всякий, кто дело справил, теперь ему и забот нет.

И попало же ему от братьев!

Слов нет, старшой сначала был доволен, что средний не увидит быка, средний — что старшой перестанет на него любоваться; кроме того, оба радовались, что не видать его больше и Петре, а тот радовался, что ссоре конец.

Но когда братья узнали, кому Петря продал быка, они накинулись на него как бешеные.

— Слыханное ли дело! — кричат.— Шут гороховый! Прямо как дурак в сказке. Поговорил с деревом у дороги, бросил эдакого быка и твердит, будто продал.

— Положитесь на меня, я знаю, что делаю,— отвечает им Петря, уверенный, что получит за быка ровно столько, сколько запросил.

Вот и отправился он в следующую среду за деньгами. А дерево все твердит свое: скрип, скрип. Вокруг валяются бычьи кости — волки его, стало быть, съели.

— Что ты говоришь? — спрашивает Петря.— Опять в среду на той неделе? Быка, я вижу, ты сожрало, одни косточки остались, а денег все не платишь. Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Подожду еще, раз уж сговорились, что отдам быка в долг. Только в будущую среду приду не с пустыми руками, а с топором. Так и знай! Отдашь деньги — хорошо, не отдашь — уложу тебя за милую душу, словно никогда ты и на ногах не стояло.

Сказано — сделано. Приходит он в следующую среду с топором, да еще с каким! А дерево все скрипит да Скрипит. Затянул тут Петря пояс потуже, засучил рукава, размахнулся — и бух топором по дереву. Что же! Кого слова не берут — с того шкуру дерут.

А в дереве было дупло. Какой-то богатей, Бог весть почему скрываясь от своих врагов, спрятал в этом дупле свое золото, так как не мог унести его с собой. Надеялся, должно быть, вернуться незаметно и забрать его, да только не пришлось.

Треснуло дерево под ударами топора, и посыпались тут золотые монеты, блестящие, новенькие. Сверкают, будто только что отчеканены.

— Вот это другой разговор,— сказал Петря,— глядишь, и столкуемся. Плохо только, что мелочи у тебя не видно, да ладно, как-нибудь разойдемся.

Взял он из кучи один золотой и отправился домой; думал разменять его, отсчитать себе одну лею, одну денежку и одну монету и честно возвратить сдачу.

Онемели от удивления братья, старшой и средний, услышав про деньги. Догадались, что в дупле был клад и что Петря по глупости своей взял только один золотой.

— Господи, ну и дурень же ты! — говорит старшой.— Дерево-то с тобой не торговалось, оно велело тебе прийти в среду и забрать все деньги, какие найдешь.

«Должно быть так», — подумал Петря. Ведь дерево и впрямь с ним не торговалось.

— Там денег хоть пруд пруди, — пояснил он братьям.

— Много ли, мало, сколько будет — все наше,— решил средний брат.— Бык-то один, его не разделишь. Мы тебе отдали его, на счастье, а счастье — вот оно и пришло. Теперь мы поделим золотые по-братски, как наказал отец, царство ему небесное: «Один мне, один тебе, один ему».

Согласился и Петря: «Как наказал перед смертью отец, так тому и быть».

Запрягли братья быков и отправились за кладом. У каждого воз, чтобы погрузить свою долю.

Едут они шагом — на быках, ничего не поделаешь. Наконец приехали. Стали считать да все поглядывают, чтоб друг друга не обмануть и в дураках не остаться. Потом передохнули, словечком перекинулись. Вечером отправились, а чуть свет, глядь, возвращаются домой с полными возами.

Стали попадаться им навстречу люди. Видит старшой — целая вереница телег навстречу едет.

— Заметят, не приведи Господь, наши деньги, убьют и отберут все. Не будем же дураками; если спросят, ответим, что в телеге кукуруза, просо либо ячмень для птиц.

— Так и сделаем,— согласился средний.

Подъезжают они к путникам, здороваются, те спрашивают, куда, мол, едут и что везут.

— Кукурузу,— соврал старшой.

— Просо мелкое везем,— соврал средний.

Петря — тот в жизни не врал и врать не умел. Вот он молчит, не знает, что ответить: братьев ведь тоже боязно сердить. И сказал он, как та дуда, что и туда и сюда.

— Везем мы изрядные деньги, только старшой велел говорить, будто это ячмень для птиц.

— Что же, дай тебе Бог изрядные деньги за этот ячмень,— пожелали путники и поехали своей дорогой.

Добрались братья до дому и что же увидели?

В телеге старшего была одна кукуруза, у среднего одно просо, и только в Петриной телеге оказались золотые, которыми он нагрузил свою телегу в лесу.

Остались братья с носом. Стоят и смотрят друг на друга. Только умный человек всегда найдет выход.

— Вот оно, как бывает, когда везет,— говорит старшой.— Какой прок от этой кучи золота, если бы нечего было есть? Господь позаботился, чтобы не помереть нам голодной смертью: одному дал кукурузу, другому мелкое просо, третьему деньги. Теперь надо все разделить по-братски: одну долю мне, одну тебе, одну ему.

— Как наказал отец перед смертью,— подхватил Петря. Он уже понимал, что к чему.

Собрались они было делить — да нечем. Ищут, туда-сюда, копаются в вещах, переворачивают все вверх дном — нет, не находят мерки.

— Иди, братец, к соседям,— говорит Петре старшой,— к попу хотя бы, и попроси у него мерку до вечера. Смотри только не проговорись про деньги, не то жадный поп выследит нас и оставит ни с чем.

— Кому ты это говоришь? — отвечает Петря.— Положитесь на меня, как на каменную гору. Уж я сумею попа околпачить.

И тут же отправился,— одна нога еще на пороге, а другая уже у поповой калитки.

— Дай нам,— говорит,— мерку до вечера. Вернем с лихвой.

Только не думай, что мы деньги мерить будем. Делить хотим кукурузу, просо и другую мелочь. Дал поп мерку, а сам задумался.

«Тут что-то нечисто с этим разговором о деньгах,— думает.— Покойник был человек богатый; что, если он оставил клад и братья делят его моей меркой? Никто не знает, где найдет, где потеряет. Да уж ладно, займусь своими делами».

Только отмерили братья по мерке-другой, затявкала собака: поначалу редко, потом чаще, злее, а потом так залаяла, будто кто совсем близко подошел. Ясно стало братьям, что кто-то ходит около дома и, видно, уйти не хочет.

— Опять ты, Петря, какую-нибудь глупость сболтнул,— говорит старшой.— Боюсь, поп за нами следит. Не к добру лает собака. Поди-ка посмотри, что там такое.

Кинулся Петря в сени и застыл, разинув рот. Что еще там такое?

Не в силах был поп совладать с собой, да и решил выследить братьев. Полез через забор, почуяла собака и кинулась на него, тянет попа вниз, а он хочет спрыгнуть назад, да не может. Испугался поп до смерти, растерялся и угодил на острый кол. Сидит, дрыгает что есть силы ногами, руками машет.

— Господи,— крикнул тут Петря и поспешил, добрый человек, помочь попу, с кола его стащить.

СТРАНИЦЫ:  1234